ОБ ЭСТЕТИЧЕСКИХ И ЭТИЧЕСКИХ ТЕРМИНАХ ИНГУШСКОГО ЯЗЫКА - 13 Сентября 2013

Однако для успешной работы в данном направлении, на наш взгляд, необходимо предварительно решить целый комплекс сложных задач по изучению самой терминологии конкретного языка. Исследователями нахских языков, как известно, сделаны определенные шаги в этом отношении[2]. Изучение терминологии, ее содержания составляет прежде всего предмет лингвистики, но, с другой стороны, при современном уровне развития наук, интеграции различных отраслей знаний становится все более острой потребность изучения «пограничных» вопросов, тех или иных аспектов содержания терминологии исследователями фольклора, этнографии, истории, литературы, психологии, философии и т. д. Заключенные в терминах, в лексике языка богатства разнообразных знаний, накопленных тем или иным народом — носителем языка, стали необходимыми исследователю-нелингвисту не только для теоретических обобщений, но часто и в качестве эффективного методического инструментария при решении сложных проблем в своей области.

В свете вышесказанного нам представляется актуальной постановка вопроса об изучении эстетических терминов ингушского языка. В настоящее время, к сожалению, нет ни одной работы по данному вопросу. В этих условиях первоочередное значение приобретают общетеоретические и методологические предпосылки такого исследования. Важно установить, какие пути, приемы, подходы, аспекты, принципы являются наиболее продуктивными для успешного решения данной задачи.

Выбор указанных средств анализа материалов, установок, принципов зависит от конкретной цели исследования. В настоящей статье ставятся цели постановки вопроса о содержании народных эстетических и этических воззрений, представлений, чувств, эмоций ингушей в соответствующих терминах языка.

На протяжении многих веков в среде нахоязычных народов, как и других, шел процесс эстетического познания действительности, обогащения духовной жизни, переоценки ценностей, в том числе и эстетических, обусловленный изменениями в хозяйственной, экономической деятельности. С точки зрения эстетической осмыслялись не только духовные объекты, культы почитании и поклонений, но и материальные — орудия, средства и продукты трудовой деятельности, возводимые человеком сооружения и объекты (например, жилые и боевые башни, склепы). Отсюда, эстетическое содержание заключено в терминах, не только относимых к духовной жизни, но и материальной, связанных и с объектами окружающей человека природы.

Основным методическим инструментом подобного исследования должен быть, на наш взгляд, метод диалектики. Важно учесть всю совокупность исторических изменений содержания терминологии, разнообразие ее эстетических функций, значений в ту или иную эпоху становления народного сознания. Закономерно, что, наряду с подлинными достижениями, здесь имеют место и пережиточные, регрессивные явления, связанные с известным консервативным характером народного мышления, особенно в области воззрений на природу вследствие первоначального, поэтического (ступени подлинных, научных знаний, как известно, человек достиг гораздо позже) познания мира.

Нас интересуют в первую очередь только те эстетические и этические термины языка, которые непосредственно связаны по своему значению и функциям с фольклором, с теми или иными жанрами чечено-ингушского народного творчества. Как показало уже предварительное изучение материалов, подобная терминология распространена почти во всех сферах духовной и материальной жизни народа.

Определенная группа терминов выполняет функции основных эстетических понятий. Например: хозал (красота), хозадар (прекрасное), ийрчадар (безобразное), айдаьдар (возвышенное), цец-воаккхашдар (удивительное)[3], дазадар (священное) и т. п. С каждым из таких понятий связаны другие, второстепенные термины, обозначающие носителей свойств, качеств, тех или иных признаков, черт основного для данного ряда понятия. Например: хоза йоI (красивая девушка), хоза фаьлг (интересная, красивая сказка), хоза гIала (красивая башня) или ийрча лелар (безобразное поведение), ийрча сибат (некрасивое, безобразное лицо) и т. п. Каждый из этих терминов, в свою очередь, насыщен определенным эстетическим содержанием, но не противоречащим содержанию основного понятия, а дополняющим и развивающим его применительно к конкретной ситуации и конкретному объекту.

Другой существенной особенностью бытования эстетического и этического является то обстоятельство, что оно выражается не только в непосредственных формах, как это видно из приведенных выше примеров, но и в опосредствованных формах, где эстетическое выражено не прямо, а через многоаспектное, сложное понятие, названия обрядов, обычаев, традиций, жанров фольклора, имен героев и т. п. К примеру: сакъердам (увеселение), белхам (плач), оалам (сказание), хьоашал (гостеприимство), Колой КIант, Сеска Солса (имена героев эпоса). Каждый из этих и подобных терминов, собственных имен героев, нарицательных названий персонажей (например, гIам — ведьма) включает в себя определенное и сложное эстетическое и этическое содержание. Оно реально присутствует в подтексте данного слова. Эстетическое здесь, во-первых, синкретично и состоит из позитивного или негативного ряда воззрений, во-вторых, органически слито со всем понятием, которое включает в себя и неэстетические элементы. Например, под термином хьоашал (гостеприимство) имеется в виду не только обряд гостеприимства, но и то красивое, достойное, что по народным понятиям, заключено в этом обряде, не говоря уже об именах героев, за которыми стоят их образы, наделенные целым рядом народных представлений о возвышенном, прекрасном, героическом, величественном (например, образ Колой КIанта) в человеке. То же самое относится и к именам героев — носителей эстетически негативных представлений.

Данные сложные эстетические понятия являются другой основной группой, к которой примыкают многочисленные второстепенные термины, выполняющие функции выражения и изображения эстетического, являющиеся «строительным материалом» при создании художественных образов, обрядов, обычаев, героев произведений, наполняя основное понятие, его подтекст живыми соками, различными комбинациями и сочетаниями всего богатства переливов представлений, воззрений, эстетических переживаний, эмоций, конечным продуктом которых и являются указанные синкретические понятия.

С учетом вышесказанного остановимся на некоторых эстетических терминах ингушского языка.

ИЙРЧАЛ или ИЙРЧАДАР. В это понятие входит все то, что обычно имеется в виду под термином русского языка «некрасивое», но не под более сложной и емкой категорией «безобразное». Фольклор уделяет большое внимание изображению того, что наделено свойствами ийрчал: человек и его поведение, одежда, представления о негативном моральном и физическом облике, несоблюдении принятых норм, обычаев, всего устоявшегося миропорядка, общежития. Для эстетической характеристики одежды существует и другое понятие — биркъа, что означает «бедно» или «несуразно», «неряшливо», в зависимости от контекста. Ийрчал в одних случаях может быть только качеством, свойством или свойствами изображаемого объекта, в других — весь объект. В последнем случае объект в целом осмысливается как эстетически негативный. Судя по фольклорным материалам, ингуши считали ийрчадар все то, что противоречит их представлениям о пропорции и гармонии. В соотношении с этими понятиями ийрчадар приобретает сложный характер, множество значений, что говорит о широте диапазона и богатстве народных представлений об ийрчадар.

Рассмотрение объектов, изображенных в фольклоре разных исторических эпох, с точки зрения ийрчадар дает неожиданные результаты. Так, образы великанов из архаичного пласта фольклора отвечают всем параметрам ийрчадар: огромный, непропорциональный рост, два рта, причем второй рот расположен на затылке, один глаз посередине лба и т. п., но осмыслены подобные великаны в отголосках ранних представлений как эстетически положительные персонажи, символизирующие трудовые и культурные достижения. Ийрчадар выступает здесь как нечто положительное, а не отрицательное, негативное, как в поздних представлениях о подобных героях. Устрашающие, пугающие врага, противника, атрибуты: «страшный» облик, татуировка, боевой клич и другие средства устрашения были в архаичный период эстетического сознания весьма значимыми объектами ийрчадар в указанном смысле. В историческом прошлом, как свидетельствуют предания, представители одного из равнинных племен — арштхой (арстхой) носили длинные косы — знак мужской, воинской доблести, что соответствует представлениям об ийрчадар в положительном значении[4].

В разных жанрах, в разных исторических пластах фольклора ийрчадар приобретает свои оттенки, специфическое содержание в зависимости от изображаемого объекта, наделенного эстетическими качествами, представлениями об ийрчадар.

ИНЖАЛ. Архаичное эстетическое понятие ингушей, близкое по своему содержанию представлениям об ийрчал, но не отождествимое с ним. Инжал — нечто «беспардонное, вульгарное». Отсюда «инжий саг» — «беспардонный, вульгарный человек». В народном сознании это понятие насыщено этическим содержанием, эстетический смысл почти забыт. Фрагментарно этот древний эстетический смысл сохранился только в образах такого типа негативных персонажей фольклора, как дажал, Iаьржа Xожа (Черный Хожа), вампал. Их образы сознательно насыщены свойствами, качествами, признаками, вызывающими чувства скорее отвращения, чем страха. Не случайно в отношении к этим персонажам часто употребляется в качестве характеристики и эстетического критерия понятие инжал. Вероятно, имелось в виду «отвратительно-страшное», «отвратительно-безобразное», хотя параллельно в языке существует понятие, выражающее и обобщающее разнообразные и широкие представления ингушей об отвратительном — дагазал.

БЕРКАТ (благодать). Термин, обозначающий свойства или качества идеализируемого объекта, удовлетворяющие утилитарные и эстетические потребности человека. В ингушском языке ранее активно бытовало синонимичное архаичное понятие о благодатном — фаъраледар.

В зависимости от идеализируемого объекта указанные качества, свойства благодатного могли быть: 1. Действительными, удовлетворяющими естественные потребности. Например, плодородная земля давала богатый урожай. 2. Мнимыми, вымышленными. Например, тотемы, культы поклонений наделялись способностями предоставлять человеку материальные блага[5]. В любом случае идеализируемый объект, а отсюда и его свойства мыслились как действительные, настоящие, так как были основаны на вере, убеждении в их сверхъестественных возможностях и способностях. Термин беркат, фаърал является одним из основополагающих понятий народной эстетики и этики ингушей. Поэтому представления о благодатном широко распространились и развились в их мифологии, преданиях, легендах, благопожеланиях и других жанрах фольклора. Народная мысль на протяжении многих веков стремилась выяснить причины появления и исчезновения благодати, ее сущность, содержание и природу. Такое большое внимание к этим вопросам было вызвано прежде всего хозяйственными и экономическими потребностями улучшения благосостояния общества: плодородия земли, размножения скота, многочисленности потомства, обилия растительного и животного мира в природе и т. п.

Длительная история развития представлений предков ингушей о благодати, как очевидно, связана со становлением их эстетических воззрений на природу, с их фольклором и другими сферами духовной и хозяйственной жизни. Показательны в этом отношении представления о дунен беркат (мировая благодать).

Первоначально ингуши для выражения представлений, связанных с понятием «благодать», пользовались, как указано выше, «фаьрал». Употребление термина «беркат», вероятно, распространилось гораздо позже. Термин же «фаьрал» хотя и вышел из активно бытующей лексики, но сохранился в фольклорных жанрах и в живом употреблении. Например, в ингушских благопожеланиях «ловца». Невесте, выходящей замуж, высказывали такое благопожелание: «Фаьрал йойла хьо ворхI воIа» (Пусть ты будешь благодатной для семи сыновей, т. е. Пусть у тебя родятся семь сыновей)[6].

В свою очередь, ловца как термин-понятие жанра в ингушском языке с точки зрения эстетической является носителем народных представлений о прекрасном, возвышенном, благополучном.

То же самое можно сказать и о других терминах-понятиях жанров фольклора: фаьлг (сказка), оалам (сказание), или (песня), ховлий-довзалий (загадка), сардам (проклятие) и т. д. В этих терминах подтекстно содержатся в обобщенном виде представления, суждения, воззрения об эстетическом в той или иной сфере народного творчества. Они являются одним из типичных способов обобщения знаний об эстетическом.

Другим способом такого обобщения выступают собственные или нарицательные имена героев фольклора. Для осведомленного слушателя и читателя за именами стоят образы этих героев. Таковы, например, имена: ЦIинцIолг, Цаген, ешап, Жер-баба, гIам (гIамсилг). Рассмотрим некоторые из них подробнее.

ЦIИНЦIОЛГ (ЦИНЦОЛГ). Собственное имя одного из героев народных юмористических произведений, преимущественно богатырских сказок и преданий. Его образ насыщен многими представлениями вайнахов о комическом. Образ Цинцолга — яркий пример творческого использования народом своего опыта, суждений и наблюдений над комическим, разнородных по своей природе и функциям.

Во-первых, в структуре образа комическое многослойно, во-вторых, оно подается в развитии, становлении. В первом слое мы находим в образе «обычные» представления о смешном: смешные поступки героя, обусловленные трусостью, потешные действия и намерения, то, что вайнахи называют: забаредар, беламедар, т. е. смешное. Цинцолг выступает здесь трусливым, но безвредным и потешным человеком. Второй слой состоит из более сложных представлений, связанных с разработкой комизма ситуации, положения, широко привлекаются средства изображения иронии, смекалки, находчивости и сообразительности героя. У героя появляется могущественный и очень опасный противник, намного превосходящий Цинцолга в физической силе, но не в уме и сообразительности. Третий слой представлений о комическом связан с борьбой героя с таким противником и его победой над последним.

Комическое в этом третьем слое образа не является «чистым», однородным, оно осложнено чертами возвышенного, героического.

Цинцолг действительно ведет смертельную, героическую борьбу с могущественным противником, хотя цель достигается не героическими, не богатырскими средствами. Образ здесь вызывает сложные эстетические чувства. С одной стороны, появляется восхищение героем, его победами и мужеством, с другой — представления о смешном не только не исчезают, не отходят на второй план, но еще более усиливаются, приобретают глубокий смысл и значение. ГIАМ (ГIАМСИЛГ) — нарицательное имя героини волшебных и авантюрных сказок ингушей. ГIам — существо, персонаж женского пола, всегда осмысляемый эстетически негативно как антагонист положительного героя, напоминающий ведьму в русском фольклоре. Эстетические представления о ней зиждутся на устойчиво бытовавших поверьях о том, что гIам обладает нечистой силой, колдовством. В этом плане в ее образе несомненно отразились древние воззрения о зловредной магии. Поэтому победить ее возможно во многих случаях только при помощи магических же предметов (масло, гребешок, игла и др.). Поверье породило многочисленные рассказы и предания о похождениях гIама, о шабашах (гIамал ахар).

В имени и образе гIам устойчиво воплощены представления о безобразном, зловредном, предосудительном. Другие, более архаичные эстетические представления сохранились только как отдаленные отголоски, исторически затемненные последующими напластованиями. К ним относятся едва уловимые элементы позитивного в образе гIам, представления о ней как о некогда существовавшем культе поклонения, почитания. Вероятно, сам термин восходит к «га» — «видеть», «ведать», отсюда «га-м, гIа-м» — «видящая» то, что скрыто от человека, «ведунья». По-видимому, в том же значении употреблялось некогда, в весьма отдаленном прошлом, и нарицательное имя персонажа русской мифологии «ведьма», т. е. та, что «ведает», «ведунья». Судя по однотипному содержанию образов, мифологические и фольклорные материалы дают основания полагать, что оба эти персонажа некогда одинаково мыслились как заступницы-покровительницы от неведомых, таинственных сил, страшного и опасного для человека и всего живого. Эти отголоски архаичных воззрений связаны с историческим становлением понятия о страшном.

КХЕРАМЕДАР (страшное). Эстетически негативное понятие, характеризующее объекты и явления, вызывающие чувства страха. Страшным представлялось все, что угрожает благополучию, здоровью или непосредственной жизни самого человека (стихийные силы природы, враги). Опасность, вызывающая страх, могла быть как реальной, так и мнимой. В последних случаях страх был обусловлен верой в сверхъестественные силы (черти, джины, языческие боги и другие культы поклонения или суеверия). Понятие кхерамедар, таким образом, включало в себя как реальные, так и вымышленные объекты, вызывающие у человека страх перед ними.

Не бояться страшного считается достойной чертой характера положительного героя, его поведения. В образах архаичных героев заметно проявляется стремление испугать противника, испытать его на страх, будь то чудовище или человекоподобное существо, дух. В свою очередь, антагонист героя преследует ту же цель. Для этого последние наделяются многими атрибутами, по мнению древнего человека вызывающими страх. Это, во-первых, показатели огромного (рост, сила, способности, возможности), во-вторых, показатели чудовищно-безобразного в антагонисте (физический облик, образ жизни, жажда каннибализма), в-третьих, ряд показателей неуязвимости антагониста.

Необходимо подчеркнуть, что кхерамедар в живом бытовании характеризует скорее опасное, чем страшное. Термин «кхерам» означает на чеченском и ингушском языках «испуг, опасность, страх»[7]. В ингушском понятии «кхерамедар» основное внимание акцентируется на опасном или пугающем (к последнему относится все, что может вызвать испуг или специально рассчитано на него).

ЦЕЦВОАККХАШДАР (удивительное). Эстетическое понятие, служащее для определения свойств и качеств объектов и явлений, вызывающих чувства удивления. В представлениях ингушей цецвоаккхашдар, как правило, связано с необычным, выходящим за рамки хорошо известного. Чем в большей степени необычным представлялись объект или явление, тем в большей мере они вызывали чувства удивления. Отсюда: «цец валар, ялар» (букв.: войти в состояние удивления, удивиться), «цец-амагIа валар, ялар» (войти в состояние крайнего удивления, т. е. состояние предельного удивления, не контролируемого сознанием). Это говорит о том, что предки ингушей знали различные градации удивительного и чувств, вызываемых им. Сфера применения этого понятия широка. Она охватывает быт, объекты и явления природы, народные искусства, памятники материальной культуры и духовной, выдающиеся достижения, деяния и подвиги исторических лиц и т. п. Особую область удивительного представляют собой загадочные и таинственные объекты и явления, повествования о них.

Все это нашло свое отражение и осмысление в фольклоре. Фольклорные материалы свидетельствуют о том, что цецвоаккхашдар у ингушей было одной из разновидностей познания и классификации объектов и явлений по эстетическим признакам. Оно было одной из побудительных причин фольклорных повествований. Образы, персонажи, интрига, сюжетика наполнялись элементами, свойствами, качествами удивительного, были сознательно нацелены на вызывание соответствующих эстетических чувств у слушателей. Все это имело познавательное и эстетическое значение. Поэтому цецвоаккхашдар наделялось и функцией критерия оценки произведения, значимости его содержания и формы, особенно в сказках, загадках, детском фольклоре. Чем больше произведение было насыщено удивительным, тем больше оно ценилось, представлялось интересным и занимательным.

Наряду с реальными ценностями, в понятие удивительного включались воображаемые ценности. Один и тот же объект может быть наделен как первыми, так и вторыми. Оба вида ценностей представлялись реально возможными, некогда бытовавшими в действительности. При этом мнимая ценность выступает как более значимая величина. Отсюда стремление к ее яркой идеализации, всяческого возвеличивания. Например, синий камень (сийна кхера) наделяется мнимой ценностью: фантастической способностью к деторождению. Дети, рожденные из камня, вырастают в могучих богатырей. Той самой способностью наделялись домашние животные. Цецвоаккхашдар часто выражается через фольклорную (особенно сказочную) символику. Символы наделены, окружены свойствами необыкновенного, рассчитанными на вызывание чувства удивления.

Указанные и другие эстетические понятия ингушского языка и фольклора играют особенно значительную роль в формировании народных, аксиологических представлений, являясь побудительной причиной изображения, осмысления и классификации материальных и духовных ценностей ингушского общества, а отсюда и классификации эстетических терминов языка. В свою очередь, жанры фольклора активно влияют на эстетические термины языка, понятия и представления, они являются не только сферой их бытования, но и развития, распространения, закрепления и хранения в народной памяти, в живом бытовании фольклорных произведений.

Танкиев А.Х., доктор философских наук

Примечания:

1. Современные проблемы литературоведения и языкознания: К 70-летию со дня рождения академика М. Б. Храпченко. М.: Наука, 1974; Виноградов В. В. О языке художественной прозы. М.: Наука, 1980; и др.

2. Алироев И. Ю. Сравнительно-сопоставительный словарь отраслевой лексики чеченского и ингушского языков и диалектов. Грозный, 1975; Куркиев А. С. Основные вопросы лексикологии ингушского языка. Грозный, 1979; Вопросы вайнахской лексики: Сб. науч. ст. Грозный, 1980; и др.

3. Цецвоаккхашдар — букв.: то, что вводит в состояние удивления. Автор благодарит кандидатов филол. наук О. В. Чапанова и В. Ю. Гиреева за консультацию по лингвистическим аспектам данного термина.

4. О том, что арстхой // орстхой (карабулаки), по преданиям, «в древние времена составляли сильное воинское колено, которое было уважаемо от соседей как за храбрые дела, так и за соблюдаемую в общежитии справедливость», писал еще С. Броневский. См.: Броневский С. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. Ч. 2. М., 1823. С. 168.

5. См. публикацию предания о благодатной птичке (фаьра хьазилг) Д. Мальсагова в сб.: Радость сердца: Лит. сб. ингуш, писателей. [На ингуш, яз.]. Фрунзе: Киргизиздат, 1957. С. 244; и др.

6. Ингушский фольклор/Сост. Абу Мальсагов. Т. 2. [На ингуш, яз.]. Грозный, 1967. С. 314.

7. Карасаев А. Т., Мациев А. Г. Русско-чеченский словарь. М.: Русский язык, 1978. С. 206,


	Вайнахская молодежь